Но аллах не фраер.
"Не прошло и недели, как Тимченко, увидав, что я возвратился к обеду домой, попросил разрешения прийти.
— Пожалуйста, Владимир Ильич. Сердечно буду рад.
Каким-то осунувшимся, жалким вошёл он в мой кабинет.
— К сожалению, и ваши предостережения, и ваши предсказания сбылись как по писаному.
— Что именно?
— Да вот видите, мой адъютант, Серафим Серафимович Потадеев, которому я верил как самому себе, оказался гнусным провокатором. Он уверил меня, что всё офицерство на моей стороне, как и большинство солдат, и уговорил поставить вопрос о моём командовании полком на баллотировку полкового собрания.
— Ну и что же, — спрашиваю, — каков результат?
— Ни один мерзавец не поднял руку за меня. Я забаллотирован единогласно. Вы понимаете теперь моё положение? Что делать?
— Что? Конечно, подчиниться решению и выходить в отставку, благо у вас имеются средства.
— Вот то-то и есть, что ваши предсказания и тут сбылись. Вчера после этого собрания я проиграл не только все сто сорок четыре тысячи, но ещё и задолжал около пятнадцати тысяч.
— Да что вы?
— Как я жалею, что не послушался вас! Я почти уверен, что проиграл их шулеру.
— Вы поймали его в чём-нибудь?
— Нет, но такого везения я не видал. Этот еврей в какой-нибудь час обчистил меня как липку.
— Послушайте, полковник, а вы не припоминаете, что, когда вы его обыгрывали, вас тоже считали шулером?
— Припоминаю… Надеюсь, что теперь-то меня в этом не подозревают?
— Что касается меня, то, конечно, нет… А за других, право, не ручаюсь.
Тимченко скоро, выйдя в отставку, уехал в Саратов и, как дошли слухи, покончил жизнь самоубийством."